Неточные совпадения
А если и действительно
Свой долг мы ложно поняли
И наше назначение
Не в том, чтоб
имя древнее,
Достоинство дворянское
Поддерживать охотою,
Пирами, всякой роскошью
И жить чужим трудом,
Так надо было ранее
Сказать… Чему учился я?
Что
видел я вокруг?..
Коптил я небо Божие,
Носил ливрею царскую.
Сорил казну народную
И думал век так жить…
И вдруг… Владыко праведный...
— Послушай, слепой! — сказал Янко, — ты береги то место… знаешь? там богатые товары… скажи (
имени я не расслышал), что я ему больше не слуга; дела пошли худо, он меня больше не
увидит; теперь опасно; поеду искать работы в другом месте, а ему уж такого удальца не найти.
Видите ли, я выжил из тех лет, когда умирают, произнося
имя своей любезной и завещая другу клочок напомаженных или ненапомаженных волос.
Из этого журнала читатель может
видеть, что Андрей Иванович Тентетников принадлежал к семейству тех людей, которых на Руси много, которым
имена — увальни, лежебоки, байбаки и тому подобные.
Впрочем, дело кончилось между ними самой тесной дружбой: дядя лысый Пимен держал в конце деревни знаменитый кабак, которому
имя было «Акулька»; в этом заведенье
видели их все часы дня.
Быть может, при других обстоятельствах эта девушка была бы замечена им только глазами, но тут он иначе
увидел ее. Все стронулось, все усмехнулось в нем. Разумеется, он не знал ни ее, ни ее
имени, ни, тем более, почему она уснула на берегу, но был этим очень доволен. Он любил картины без объяснений и подписей. Впечатление такой картины несравненно сильнее; ее содержание, не связанное словами, становится безграничным, утверждая все догадки и мысли.
Царь усмехнулся, прошел мимо нескольких молча;
видит, — некая курносая рожа уставилась на него с обожанием, улыбнулся роже: «А ваша фамилия?» А рожа ему как рявкнет басом: «Антор!» Это рожа так сокращенно счета трактирные подписывала, а настоящие
имя и фамилия ее Андрей Торсуев.
«Как спокойно он ведет себя», — подумал Клим и, когда пристав вместе со штатским стали спрашивать его, тоже спокойно сказал, что
видел голову лошади за углом,
видел мастерового, который запирал дверь мастерской, а больше никого в переулке не было. Пристав отдал ему честь, а штатский спросил
имя, фамилию Вараксина.
Протестуя против этого желания и недоумевая, он пошел прочь, но тотчас вернулся, чтоб узнать
имя автора. «Иероним Босх» — прочитал он на тусклой, медной пластинке и
увидел еще две маленьких, но столь же странных.
Клим
видел, что обилие
имен и книг, никому, кроме Дмитрия, не знакомых, смущает всех, что к рассказам Нехаевой о литературе относятся недоверчиво, несерьезно и это обижает девушку. Было немножко жалко ее. А Туробоев, враг пророков, намеренно безжалостно пытался погасить ее восторги, говоря...
— Что я знаю о нем? Первый раз
вижу, а он — косноязычен. Отец его — квакер, приятель моего супруга, помогал духоборам устраиваться в Канаде. Лионель этот, — имя-то на цветок похоже, — тоже интересуется диссидентами, сектантами, книгу хочет писать. Я не очень люблю эдаких наблюдателей, соглядатаев. Да и неясно: что его больше интересует — сектантство или золото? Вот в Сибирь поехал. По письмам он интереснее, чем в натуре.
Фамилию его называли тоже различно: одни говорили, что он Иванов, другие звали Васильевым или Андреевым, третьи думали, что он Алексеев. Постороннему, который
увидит его в первый раз, скажут
имя его — тот забудет сейчас, и лицо забудет; что он скажет — не заметит. Присутствие его ничего не придаст обществу, так же как отсутствие ничего не отнимет от него. Остроумия, оригинальности и других особенностей, как особых примет на теле, в его уме нет.
— Да, да, — повторял он, — я тоже жду утра, и мне скучна ночь, и я завтра пошлю к вам не за делом, а чтоб только произнести лишний раз и услыхать, как раздастся ваше
имя, узнать от людей какую-нибудь подробность о вас, позавидовать, что они уж вас
видели… Мы думаем, ждем, живем и надеемся одинаково. Простите, Ольга, мои сомнения: я убеждаюсь, что вы любите меня, как не любили ни отца, ни тетку, ни…
Рядом с красотой —
видел ваши заблуждения, страсти, падения, падал сам, увлекаясь вами, и вставал опять и все звал вас, на высокую гору, искушая — не дьявольской заманкой, не царством суеты, звал
именем другой силы на путь совершенствования самих себя, а с собой и нас: детей, отцов, братьев, мужей и… друзей ваших!
— Знаю и это: все выведала и
вижу, что ты ей хочешь добра. Оставь же, не трогай ее, а то выйдет, что не я, а ты навязываешь ей счастье, которого она сама не хочет, значит, ты сам и будешь виноват в том, в чем упрекал меня: в деспотизме. — Ты как понимаешь бабушку, — помолчав, начала она, — если б богач посватался за Марфеньку, с породой, с
именем, с заслугами, да не понравился ей — я бы стала уговаривать ее?
— Вот
видите, один мальчишка, стряпчего сын, не понял чего-то по-французски в одной книге и показал матери, та отцу, а отец к прокурору. Тот слыхал
имя автора и поднял бунт — донес губернатору. Мальчишка было заперся, его выпороли: он под розгой и сказал, что книгу взял у меня. Ну, меня сегодня к допросу…
Он сел и погрузился в свою задачу о «долге», думал, с чего начать. Он
видел, что мягкость тут не поможет: надо бросить «гром» на эту играющую позором женщину, назвать по
имени стыд, который она так щедро льет на голову его друга.
Он слышал только звук ее голоса, — погруженный в работу,
видел только ее, не вникал в ее слова и машинально повторял
имя.
Он, во
имя истины, развенчал человека в один животный организм, отнявши у него другую, не животную сторону. В чувствах
видел только ряд кратковременных встреч и грубых наслаждений, обнажая их даже от всяких иллюзий, составляющих роскошь человека, в которой отказано животному.
— Если вы, cousin, дорожите немного моей дружбой, — заговорила она, и голос у ней даже немного изменился, как будто дрожал, — и если вам что-нибудь значит быть здесь…
видеть меня… то… не произносите
имени!
Мы все, однако ж, высыпали наверх и вопросительно смотрели во все стороны, как будто хотели
видеть тот деревянный ободочек, который, под
именем экватора, опоясывает глобус.
А вот вы едете от Охотского моря, как ехал я, по таким местам, которые еще ждут
имен в наших географиях, да и весь край этот не все у нас, в Европе, назовут по
имени и не все знают его пределы и жителей, реки, горы; а вы едете по нем и
видите поверстные столбы, мосты, из которых один тянется на тысячу шагов.
— Ничего… Собирается ехать на свою мельницу. Да, еще есть новость, Василий Назарыч… Сегодня
видел доктора, он едет в Париж. На днях получил телеграмму от Зоси; она ему телеграфирует, что Половодов застрелился. Его давно разыскивали по Европе по делу о конкурсе, но он ловко скрывался под чужими
именами, а в Париже полиция его и накрыла: полиция в двери, а он пулю в лоб… Теперь Зося вызывает доктора в Париж; она хлопочет о разводе.
— Бог сжалился надо мной и зовет к себе. Знаю, что умираю, но радость чувствую и мир после стольких лет впервые. Разом ощутил в душе моей рай, только лишь исполнил, что надо было. Теперь уже смею любить детей моих и лобызать их. Мне не верят, и никто не поверил, ни жена, ни судьи мои; не поверят никогда и дети. Милость Божию
вижу в сем к детям моим. Умру, и
имя мое будет для них незапятнано. А теперь предчувствую Бога, сердце как в раю веселится… долг исполнил…
И усмехнулся диавол на слова Божии: «Предай его мне и
увидишь, что возропщет раб твой и проклянет твое
имя».
Она, изволите
видеть, вздумала окончательно развить, довоспитать такую, как она выражалась, богатую природу и, вероятно, уходила бы ее, наконец, совершенно, если бы, во-первых, недели через две не разочаровалась «вполне» насчет приятельницы своего брата, а во-вторых, если бы не влюбилась в молодого проезжего студента, с которым тотчас же вступила в деятельную и жаркую переписку; в посланиях своих она, как водится, благословляла его на святую и прекрасную жизнь, приносила «всю себя» в жертву, требовала одного
имени сестры, вдавалась в описания природы, упоминала о Гете, Шиллере, Беттине и немецкой философии — и довела наконец бедного юношу до мрачного отчаяния.
— Да, — говорит царица, — ты хотела знать, кто я, ты узнала. Ты хотела узнать мое
имя, у меня нет
имени, отдельного от той, которой являюсь я, мое
имя — ее
имя; ты
видела, кто я. Нет ничего выше человека, нет ничего выше женщины. Я та, которой являюсь я, которая любит, которая любима.
Разве я не
вижу, что делается моим
именем?
Один из тузов, ездивший неизвестно зачем с ученою целью в Париж, собственными глазами
видел Клода Бернара, как есть живого Клода Бернара, настоящего; отрекомендовался ему по чину, званию, орденам и знатным своим больным, и Клод Бернар, послушавши его с полчаса, сказал: «Напрасно вы приезжали в Париж изучать успехи медицины, вам незачем было выезжать для этого из Петербурга»; туз принял это за аттестацию своих занятий и, возвратившись в Петербург, произносил
имя Клода Бернара не менее 10 раз в сутки, прибавляя к нему не менее 5 раз «мой ученый друг» или «мой знаменитый товарищ по науке».
— Это бы имело самый невинный смысл — «добросовестный магазин», и
имя хозяйки было бы на вывеске; рассудивши,
увидели, что это можно.
Жюли держала себя солидно и выдержала солидность без малейшего отступления, хотя просидела у Лопуховых долго; он
видела, что тут не стены, а жиденькие перегородки, а она умела дорожить чужими
именами.
Жених делал подарки Верочке: они делались через Марью Алексевну и, конечно, оставались у ней, подобно часам Анны Петровны, впрочем, не все; иные, которые подешевле, Марья Алексевна отдавала Верочке под
именем вещей, оставшихся невыкупленными в залоге: надобно же было, чтобы жених
видел хоть некоторые из своих вещей на невесте.
На дворе
увидел я дорожную телегу; мне сказали, что у меня в кабинете сидит человек, не хотевший объявить своего
имени, но сказавший просто, что ему до меня есть дело.
«
Видишь ли, Прохоров, — сказал бригадир от
имени всей честной компании, — все мы поднялись на твое приглашение; остались дома только те, которым уже невмочь, которые совсем развалились да у кого остались одни кости без кожи, но и тут один не утерпел — так хотелось ему побывать у тебя…» В эту минуту маленький скелет продрался сквозь толпу и приближился к Адриану.
Его
имя стало нарицательным для обозначения гостеприимного хлебосольного хозяина.] и искусству его повара, а Марья Кириловна не чувствовала ни малейшего замешательства или принуждения в беседе с человеком, которого
видела она только во второй раз отроду.
Наш неопытный вкус еще далее шампанского не шел и был до того молод, что мы как-то изменили и шампанскому в пользу Rivesaltes mousseux. [шипучего вина ривесальт (фр.).] В Париже я на карте у ресторана
увидел это
имя, вспомнил 1833 год и потребовал бутылку. Но, увы, даже воспоминания не помогли мне выпить больше одного бокала.
И я
видел в истории христианства и христианских церквей постоянное отречение от свободы духа и принятие соблазнов Великого Инквизитора во
имя благ мира и мирового господства.
— А ты не малодушествуй… Не то еще
увидим. Власть первого зверя царит,
имя же ему шестьсот и шестьдесят и шесть… Не одною лошадью он теперь трясет, а всеми потряхивает, как вениками. Стенания и вопль мног в боголюбивых народах, ибо и земля затворилась за наши грехи.
Есть особой породы гусь, называемый казарка; он гораздо меньше обыкновенного дикого гуся, носик у него маленький, по сторонам которого находятся два копьеобразные пятнышка, а перья почти черные. В некоторых южных уездах Оренбургской губернии охотники встречают их часто во время пролета и даже бьют; мне же не удалось и
видеть. В большое недоумение приводило меня всегда их
имя, совпадающее с
именем козар.
Вспомнил я, что некогда блаженной памяти нянюшка моя Клементьевна, по
имени Прасковья, нареченная Пятница, охотница была до кофею и говаривала, что помогает он от головной боли. Как чашек пять выпью, — говаривала она, — так и свет
вижу, а без того умерла бы в три дни.
Официальным образом мы
видим здесь злостного банкрота, еще более злостного приказчика, ограбившего своего хозяина, ехидную дочь, хладнокровно отправляющую в острог своего отца, — и все эти лица мы клеймим
именами злодеев и извергов.
В первый раз в жизни он
видел уголок того, что называется страшным
именем «света».
Я сказал этим бедным людям, чтоб они постарались не иметь никаких на меня надежд, что я сам бедный гимназист (я нарочно преувеличил унижение; я давно кончил курс и не гимназист), и что
имени моего нечего им знать, но что я пойду сейчас же на Васильевский остров к моему товарищу Бахмутову, и так как я знаю наверно, что его дядя, действительный статский советник, холостяк и не имеющий детей, решительно благоговеет пред своим племянником и любит его до страсти,
видя в нем последнюю отрасль своей фамилии, то, «может быть, мой товарищ и сможет сделать что-нибудь для вас и для меня, конечно, у своего дяди…»
— Напрасно так нас обижаете, — мы от вас, как от государева посла, все обиды должны стерпеть, но только за то, что вы в нас усумнились и подумали, будто мы даже государево
имя обмануть сходственны, — мы вам секрета нашей работы теперь не скажем, а извольте к государю отвезти — он
увидит, каковы мы у него люди и есть ли ему за нас постыждение.
Жорж Санд приводила ее в негодование, Бальзака она уважала, хоть он ее утомлял, в Сю и Скрибе
видела великих сердцеведцев, обожала Дюма и Феваля; в душе она им всем предпочитала Поль де Кока, но, разумеется, даже
имени его не упомянула.
— Да вот вам, что значит школа-то, и не годитесь, и пронесут
имя ваше яко зло, несмотря на то, что директор нынче все настаивает, чтоб я почаще навертывался на ваши уроки. И будет это скоро, гораздо прежде, чем вы до моих лет доживете. В наше-то время отца моего учили, что от трудов праведных не наживешь палат каменных, и мне то же твердили, да и мой сын
видел, как я не мог отказываться от головки купеческого сахарцу; а нынче все это двинулось, пошло, и школа будет сменять школу. Так, Николай Степанович?
— Нет, говорю тебе, француз.
Видишь, там у него все: и города французские и люди с французскими
именами.
Кирьян на эти слова вынул толстый, завернутый в сахарную бумагу пакет и подал его Павлу. Тот развернул, и первое, что
увидел, — это билеты приказа общественного призрения на его
имя и тысяч на тридцать.
— Щепетильный вы нравственник и узковзглядый брезгливец! — сказал Вихров и хотел было уйти; но на пороге остановился и обернулся: он
увидел, что Неведомов упал на диван и рыдал. Павел пожал плечами и ушел от него. Анне Ивановне он, впрочем, сказал, что Неведомов, вероятно, ее простит, потому что
имени ее не может слышать, чтоб не зарыдать.
— Вы больше бы, чем всякая другая женщина, стеснили меня, потому что вы, во
имя любви, от всякого мужчины потребуете, чтобы он постоянно сидел у вашего платья. В первый момент, как вы мне сказали, я подумал было сделать это для вас и принести вам себя в жертву, но я тут же
увидел, что это будет совершенно бесполезно, потому что много через полгода я все-таки убегу от вас совсем.